Глава 6
Горожане
Весна нынче годом выдалась ранняя. В воздухе было царство птиц: они пели, щебетали на разные голоса с утра до вечера. Всё вокруг вселяло бодрость и радость в души людей. С каждым днём становилось теплее и теплее. Каждое утро было необычным и таило в себе что-то новое, нечто тайное, узнав которое, казалось, можно было сделаться самым богатым на свете. Каждый кустик, каждое деревце радовалось приближающемуся лету. Все, кто только пожелает, могут присутствовать при этом чуде природы, при этом святом процессе.
Буйством красок разыгралась природа, укрыв дома до самой крыши нежной белизной цветов и молодой зеленью листьев, слегка шелестящих под лёгким дуновением тёплого ветерка, будто шепчущих что-то друг другу. И в таком окружении завораживающее пение маленькой пташки – соловья; трели его разливаются так высоко, что доходят до самой глубины, до самого укромного уголочка человеческой души.
Всё это словно прелюдия перед мощной и прекрасной музыкой, то, что повторяется из года в год, - и так сотни, тысячи лет…
Этим вечером сидела под окном своего нового дома Марья, наслаждаясь песней крохотной, невидимой в листьях деревьев пташки. Приятное, но непонятное чувство охватывало её душу, жизнь казалась ей сейчас особенно прекрасной. Предчувствие новой радости приводило в неописуемый восторг: скоро в их семье появится новый человечек. Кто он? На кого же он будет похож? Это неважно. Главное, что он будет.
Вот мелькает красный кафтан. Марья с трепетом смотрит, вглядывается, но… это не Иван. В стрелецкой слободе столько людей ходит в красных кафтанах.
- Здравствуй, Марья Афанасьевна! – Прогремел могучим голосом десятник Тимофей Петров, проходивший по другой стороне улицы. – Муженька дожидаешься?
- Да. А ты, Тимофей Петрович, не знаешь, сколь скоро служба у него нынче закончится?
- Видал я, будто он домой уж шёл. – Сказав это, улыбнулся десятник и пошагал своей дорогой.
Вскоре показалась и фигура Ивана. Двигался он тяжёлой, уставшей походкой, таща на плече грузную пищаль. Марья поспешила навстречу, обнимая мужа.
- Ну ты чего йта? Чай не с войны иду. Ну, пошли в избу, тут люди глядят…
- А я уж давно жду тебя… - Сказала она, когда вошли в дом.
Иван сел на скамейку, снял воинское снаряжение: пищаль поставил в угол, лядунку с берендейкой25 повесил на гвоздь на стену. Саблю повесил тут же.
- Чего стряслось? – Спросил он, оглядев жену.
- Так ить скоро уж… - Марья показала на живот.
Иван подошёл к ней, обнял:
- А ты чё, робеешь будто?
- А то нет. Уж и страху сколь натерпелась.
- А ты не робей. Всё добром кончится.
- Бабку Антиповну надо бы пригласить нынче, Ванюша, чую я…
- Ты поди ложись, а я схожу к ней.
Иван пошёл к повивальной бабке Антиповне. Она жила недалеко, на Федотовой улице, у пруда, прямо напротив церкви Максима Исповедника. Иван специально захватил шмоток сала (ещё осталось от хряка, что с тестем зарезали по осени). Видя такой подарок, бабка не заставила долго себя упрашивать.
- Ну, где у тебя, служивый, жёнушка-то? – Спросила Антиповна.
- Так ты проходи в горницу-то…- Пригласил Иван.
- Я-то пройду, а ты, муженёк, выдь. Нечего тебе гляделки пялить на бабьи мученья!- Строго, но не без юмора, приказала Антиповна.
Иван вышел на улицу, сел на завалинку, под окном, прислушиваясь к тому, что происходит в избе.
Долго пришлось ждать, много дум, хороших и нехороших, сумел передумать Иван, покуда не вышла бабка Антиповна.
- Ну, чего там? – Вскочил он навстречу.
- Радуйся, служивый, богатыря родила жёнушка твоя, весь в тебя!
***
С утра шёл дождь. Узкие кривые улочки кишели грязью. В лужах посреди дороги дождь оставлял крупные пузыри, которые плыли куда-то, но не дойдя даже до середины лужи, лопались.Серая стена дождя была настолько густой, что трудно было различить, что творится на другой стороне улицы. Кажется, не будет конца и края этому потоку воды.
Но вскоре будто обрезали водную лавину. Выглянуло ясное солнце, осветило ветхие домишки посадских людей, хоромы богатых горожан, стены Кремля, крыши княжеских палат.
А.В.Кулагин. После дождя. 1980
Засуетился народ, будто проснулся после дождя, повылезал из своих домов. Вскоре застучали кузнецы в кузнях, повеяло запахом дёгтя из кожевенных мастерских, а в торговых рядах уже шумели разноцветные толпы.
Народ весел: покупай что хочешь, а хочешь, просто ходи и смотри. Вот цветные полушалки, а вот овчина висит, рядом лисьи шкуры, беличьи. Вот кованые изделия. Нужен серп – бери, сабля острая, латы крепкие и кольчуги тонкие, бердыши. Испокон веков угличане славились мастерами.
Вот купчина отмеряет жито какому-то мужичку. И тут торговля идёт вовсю.
Расступись, зеваки! С рёвом на цепи идёт косолапый, огрызается. Дюжина любопытных глаз устремляется на медведя.
Шумную толпу рассекают кони знати, выехавшей поглядеть на базар. Их сафьяновые сапоги и разноцветные кафтаны, шитые серебром резко выделяются среди домотканых рубах и онучей мужиков.
А за бревенчатыми стенами Кремля жизнь идёт, как всегда, тихо и степенно. На мосту через глубокий ров у Никольских ворот стоят два стражника в красных кафтанах с бердышами в руках, неторопливо обсуждают городские новости.
На каждой улице своя жизнь – на то он и город.
Кузница Федота была на Мостовой улице, неподалёку от церкви Димитрия Солунского, напротив мастерской серебрянников Фоминых. Работал Федот всегда с сыновьями Гаврилой да младшим Матвеем. Сначала раздували горн. Потом прокаливали заготовки.
Особый интерес к кузнечному делу заметил отец у Гаврилы. С детства любил он смотреть на то, как постепенно краснеет железо. До чего ж оно красиво! Сначала малиновое, словно восходящее солнце озаряет неровный кусок металла, потом ослепительно жёлтое. Так оно держится довольно долго, потом начинает белеть.
Отец Гаврилы мог так точно определить, когда нужно вынимать заготовку из огня и класть на наковальню, и редко ошибался, поэтому-то всё, что он ни делал, получалось хорошо, а покупатель всегда был доволен.
Умение это унаследовал Федот, как и кузницу, от отца своего Ивана, гаврилиного деда. Гаврила сам ещё помнит этого умельца и, так как был при его жизни в таком возрасте, в каком уже помогал родителям во всём, принимал у него первую науку кузнечного дела. Дед был немногословен, но когда что не получалось, объяснял так подробно, что, как говорится, не захочешь, а поймёшь.
Теперь Гаврила работает наравне с отцом. Федот заметил в сыне что-то такое, похожее на талант, талант мастерового. Сейчас Матвей пытается познать тайны красного железа, помогает ему старший брат, а отец во всём доверяет тому.
- Гаврил, ну как там? – Спросил отец.
- Ещё немножко… - Гаврила напряжённо вглядывался в раскалённую заготовку.
- Вот Матвейку выучишь, оженим его, тогда полегче будет… - Задумчиво рассуждал сам с собой Федот.
- Матвейк, вынай железо, быстро! – Гаврила схватил молот.
Матвей огромными клещами вытащил заготовку, положил её на наковальню, тут же отец ударом маленького молотка указал Гавриле место, куда тот должен бить молотом. Сын с оттяжкой опустил молот на раскалённый кусок железа. Яркие красные, горячие шмотки окалины отваливались, падая на наковальню и на пол, рассыпались и гасли, на их месте появлялись новые.
Гаврила страшно любил эту картину, поэтому бил молотом всё сильнее и сильнее, но порой не туда, куда положено, тогда отец останавливал увлёкшегося сына:
- Эй, браток, ты не уходи в себя-то! Надо думать, куда лепишь! Всё попортить можна. – Все эти наставления происходили без отрыва от работы.
Матвейка – брат, наоборот, работал всегда сосредоточенно, следя за старшими, постоянно начеку, в любой момент был готов исполнить всё, что те скажут.
Работа в Федотовой семье шла слаженно, задорно. Сочный престук-перезвон их молотков разносился повсюду: взлетал куда-то вверх, заполнял весь воздух и носился там долго-долго.
«Быть может, его слыхать по всей Руси! - Мелькнула мысль у Гаврилы. – Ей богу, посильней ударить – вся Русь подпрыгнет!»
***
Жёлтая луна светила на тёмном летнем небе, яркие звёзды высыпали вокруг неё, украсив словно бриллиантами этот тёмно-синий ковёр. Но, если вглядеться хорошенько, то там, на небе можно увидеть такие разнообразные краски, что ни одна из них не похожа на другую, и не найдёшь двух одинаковых.
Под кремлёвской стеной трещит костёр. Трое стрельцов сидят вокруг него. Молодой мечтательно глядит в ночное небо.
- Чего ты, Федька, там нашёл? А? – Спросил старший.
- Ты знаешь, Митрий Иваныч, смотрю вот я в поднебесье и удивляюсь, какой агромадный простор есть на свете! И хочется туда полететь да поглядеть, какими сверху дома, люди будут!
- Да! Полететь да шлёпнуться! – Засмеялся третий, лежавший на боку и смотревший в костёр, - И чё тебе, Федька, здесь места мало?
- Пущай говорит, интересно… - Сказал Митрий Иваныч.
- А ведь знаете, братцы, какая чудная штука получается. Вот звёзды светятся, мы их видим, а почему? Да всё потому, что они отражаются в душах наших! Да, братцы, отражаются, и у тебя, и у тебя, и у меня! А ещё чуднее то, что и мы в небе отражаемся, да, да! Ей богу! Я вот и сейчас вижу наш костёр вон там, вверху! Я думаю, раз звёзды отражаются в нас, мы в звёздах, значит, и мы светимся тоже!
- Ну, уж это брехня! – Махнул рукой лежащий. – Как это могут люди светиться!
- Могут, обязательно могут! Светятся все, только по-разному. Одни ярко, как огонь, как солнце, как… Ну сильно, уж так сильно, что их все видят и знают; от этих людей и тепло другим идёт! Другие тожа светятся, тожа ярко, красиво, только свет их никого не греет, а и холодит бывает да как сильно-то! А есть люди, света от которых и вовсе не дождёшься. Так и проживут они жизнь, а никто на них внимания не обратит…
- Верна, Федь, - кивнул Митрий Иваныч, - Как верна это ты сказал. Уж точно, что все светятся! Ох, как точно!
Лежащий стрелец вздохнул, но ничего не сказал.
- Верна и то, - продолжал старый стрелец, - что те, кто холодным светом светят, всех этим холодом обдают! Они-то хотят показать друг другу, кто холоднее, а другие люди от этого страдают. От такого холода, братцы, никакой костёр не поможет!
Ярко горел костёр, кидая свои языки в звёздное небо и освещая красные лица и красные кафтаны сидящих вокруг стрельцов.